Вероника Мелан - Чейзер [litres]

По крыше и окнам колотил ливень.

Мак неподвижно сидел в незаведенной машине и смотрел, как по ветровому стеклу стекают дождевые капли.

Пришел. С кольцом. Впервые в жизни.

И с ним же ушел.

Смешно, если бы не было так грустно.

Может, надо было иначе: более романтично и через месяц? Или через год?

Нет, он поверил, что она — пусть еще незрелая и зеленая внутри — переступит через внутренние страхи и доверится. Вложит свои ладошки в его, и он бы держал их крепко, не выпуская. Холил бы и лелеял, прощал бы ошибки и промахи — со всеми случается. Но нет.

Не вышло.

Кольцо осталось в коробке, а в ушах разодравший сердце на части плач, несущийся вслед по коридору.

Он не произнес «люблю» вслух, попытался сохранить хотя бы часть сердца нетронутой, но оно все равно треснуло. В таких вещах, когда подкашивается фундамент, рушится все без исключения.

Мак опустил голову и прижал ее к лежащим на руле ладоням.

В вышине горело, но уже не грело, знакомое окно.

Он поднял голову, посмотрел на него, затем на автомате вставил ключ в замок и завел машину. Уже выехал со двора, потом очнулся, стряхнул оцепенение, включил дворники и пристегнулся.

Да, наверное, они поговорят. Одумаются. Поразмыслят и придут к компромиссу. Пройдет время, и раздастся долгожданный звонок, прозвучит любимый голос и скажет: «Малыш, мы были дураками, давай попробуем еще раз».

Может, пройдет день или два.

Может, неделя.

Месяц.

И кто-то появится на пороге, и кончатся часы тяжелых ожиданий и бесконечной череды переосмыслений, самобичевания, попыток понять «что я сделал не так?» И не нужно будет смотреть на закрытую дверь, за которой никого нет, не нужно будет ненавидеть молчащий телефон.

Да, наверное, так и будет.

Лайза сидела на полу полутемной гостиной и слушала дождь.

Логика пыталась быть логичной, а на сердце — паршиво. Темно, пусто, на грани срыва. Сегодня не будет сна, не будет чая перед телевизором, не будет мыслей о хорошем. Будет тишина и ощущение треснувшего по швам мира.

Где-то не сошлось.

Руки тряслись, по щекам катились бесполезные слезы.

Это просто ситуация, одна из многих. Будут еще радости и потери, будут хорошие дни, будут такие, где все идет не так.

Вот только, как дождаться? Как убить время, наполненное кошмарами и тягостным ожиданием? Как успокоить нервы? Как заснуть? Как дождаться завтрашнего утра, где, наверное, будет светить солнце?

Дождь снаружи, дождь на душе.

Ей нужен ветер, нужен простор, где можно не думать. Не помнить, не чувствовать, забыть. Хотя бы на пару часов.

После этого придут и умные мысли.

Лайза поднялась с пола, прошла в спальню, переоделась в штаны и кожаную куртку, обмотала шею тонким шарфом и взяла со столика ключи.

Из гаража она вывела не Мираж — слишком много горечи ощутилось во рту при виде знакомой машины, — а стоящий с прошлого года без дела мотоцикл. Зачем купила? Ведь каталась на нем всего пару раз? Наверное, для сегодняшнего дня.

С шипением опустилась позади дверь гаража.

По куртке и шлему заколотили капли; яростно и резко взревел мотор.

(To/Die/For — Fragmented)

Неслась навстречу мокрая дорога, трепались за спиной волосы, луч от фонаря избороздили струи дождя. Ночь, шоссе, фары встречных машин и хлещущий по бокам ветер.

Пусть будет скорость.

Раз уж сегодня мир разошелся по швам, пусть будет ревущая, уносящая вперед, отрывающая от реальности скорость.

Слезы продолжали катиться под шлемом.

Дура. Она, наверное, дура, что просто не взяла кольцо. Все могло пойти иначе. И не осталось бы в памяти Мака, отступающего к двери, его пальцев, отцепляющих ее руку от своего локтя, не прозвучала бы фраза: «Пусть у тебя будет время».

Время без него? Оно вдруг изменилось, стало затхлым, душным, гнилым.

Повернулась ручка газа, шоссе рванулось навстречу. Бедра сжали сиденье, как круп скакуна — неси меня мой верный конь. Неси прочь отсюда…

В груди клокотал плач.

«Малыш, скажи мне, чего ты боишься?»

Нет, чтобы просто прижаться, просто позволить себе поверить, сейчас бы ее обнимали теплые руки, и мир бы не треснул.

Что теперь об этом… Наверное, когда-нибудь все наладится. Наверное.

Но не сегодня. Сегодня она в это не верила.

Шипел змеей под колесами мокрый асфальт; казалось, она летит над землей, летит в никуда, в дождь, без направления и на пределе возможностей.

Лайза не увидела, откуда на встречную полосу, обгоняя фургон, вывернула машина, лишь почувствовала, как собственные руки резко и одновременно медленно, будто во сне, крутанули руль, уводя мотоцикл от столкновения. В панике и немом, так и не вырвавшемся из груди, крике запомнила, как стальной конь принял крен и начал падать, а потом, со скрежетом и визгом металла, и вовсе ушел из-под ног.

Переворот в воздухе.

Удар. Резкая боль. И треснувшее стекло шлема.

Он несся к машине по лужам, по грязи, не замечая, как промокают штанины, как в ботинки проникает вода. Запрыгнул, трясущимися руками вставил ключ в замок с третьей попытке.

Лайза. Лайза! ЛАЙЗА!!!

Где ты?! Где ты, родная?

Когда кольнуло сердце, Мак от боли согнулся пополам — ее надвигающуюся смерть он почувствовал сразу. Сам не знал, каким образом, но безошибочно понял: у него в запасе минуты. Уже в машине кое-как сконцентрировался, отыскал слабый жгут — ведущий к ней след, — открыл глаза и хлопнул дверцей так, что та чуть не погнулась.

Обиженно взревел проснувшийся двигатель, выбрасывая комья грязи, завращались колеса.

Мак не видел ни дороги, ни домов, ни пешеходов, ни светофоров — лишь ее угасающий пульс внутри собственного тела.

Дыши. Дыши. Дыши.

Я иду.

(Evanescence — Together Again)

Этот кадр потом преследовал его в кошмарах: освещенное лучами фар, лежащее посреди дороги тело с вывернутыми, как у тряпичной куклы, руками и ногами, смешавшаяся с дождевой водой кровь и то, что осталось от мотоцикла. Искореженные, развалившиеся на части детали тянулись до горизонта.

Кое-как снял шлем, убрал осколки с лица, обтер его собственной рубашкой, положил голову на колени и едва не заорал в голос. Кое-как сдержал жгущие глаза слезы, сжал руками ее голову и принялся раскачиваться из стороны в сторону — на какой-то момент полностью потерял ощущение реальности и себя в ней.

Дождевые капли на лице, кровь на пальцах и на мокром асфальте, пустая ночь и замирающий на кончиках пальцев пульс.

Мак не мог сосредоточиться даже для того, чтобы обследовать тело Лайзы на наличие повреждений, оказать первую помощь: один взгляд на ее залитое кровью лицо, и наваливалось залепляющее горло плотным комком глины сумасшествие.